На днях я ехал в электричке,  и слышал разговор двух стариков почтенных и возрастом своим, и жизнью прожитой:
– Послушай-ка, дедок, а воевал ли ты, – спросил меня юнец с бутылкою пивной.
– Да, воевал в войну…
– Ну и дурак!
– Эт, почему же так?!
– Да потому, как в анекдоте, дед: Не воевал бы рьяно так, – глядишь и пиво пили бы всю жизнь… Баварское!, старик. Просёк, о чём я говорю? – закончил тип лоснящийся с бессовестной ухмылкой.
– Так слушай ты, – ответил я ему, – коль ты живёшь и дышишь здесь и ходишь здешнею землёю, не я, а ты – дурак. Что знаешь о войне ты, о людях тех, с гранатами под танки кто бросался, чудовищное чтоб остановить!
О концентрационных лагерях, что знаешь ты, молодчик?... Под Оредежем лагерь был какой. О тысячах убитых там, замученных живых до смерти. За что?… – перекосила боль морщины старика.
Второй старик молчал, напрягшись как струна, с лицом, как изваянье.
Исчезла вдруг ухмылка у юнца. – За то, – рассказ свой продолжал солдат, – что просто жить хо тели, и жили по-простому так, умели как: детей рожали, хлеб пекли и песни пели в праздники за дружеским столом. За что? Кто право дал такое пришлым? – Захватчикам. Бан–ди–там!
А быль про пиво, про баварское скажу тебе такую. Сиди-ка прямо и не ёрзай, как юла:
Я Австрию прошёл, и в Вене воевал. Освобождал я этот край. Ос–во–бож–дал! И в том порукою словам десятки тысяч рук, бросающих цветы, горящие глаза и слёзы радости на них, хмельные, ошалелые от счастья голоса и песен, вальсов венских бесконечность на улицах, запруженных ликующим народом.
Австрийцы тоже пиво пили, парень, баварское, встречая нас как радость избавленья от ига страшного для мира, от чумы; встречая нас как  братиев  своих, родных  как,  обнимая  и целуя… Хоть – сами немцы вполовину… Так-то парень. Да понял ты хоть что-нибудь?
О пиве о баварском думали не мы, – другие думали, – бандиты, отнять хотели что у нас существованья радость, солнца свет и радость жизни. Не удалось тогда. Не отняли у нас. А вот теперь у всех пытаются отнять. Без видимой войны. И кто-то таковой, как ты поддался, коль пивом измеряешь Отчину свою, бахвалишься изменой.
И не своим ты голосом поёшь, а повторяешь гнусность чью-то, а думать надобно, и крепко думать!
И тут случилось то, что должно было быть. В повисшей напряжённой тишине раздался голос, два юноши, сидящие напротив, вступили в разговор: Спасибо вам, отцы! Своих дедов мы помним, как помним то, что сделали для нас. А ты поменьше говори, сядь ровно и не ёрзай. До Петербурга едешь? Место ль там таким? – в упор смотрели юноши на парня.
Тот съёжился и сник, и лоск куда-то делся, как будто выпущен был пар, глаза потупил и отвёл, и замер весь.
– Я стар уже. Мне восемьдесят с лишним, и мне уже не просто сохранить всё то, что отстояли мы тогда. Но отстояли. А ваше дело – сохранить хотя бы то, осталось что ещё; себя вам надо поберечь и землю нашу. Любовь к земле отцов и матерей, где ты родился, рос, смеялся, жил; защита Родины своей – что может быть дороже? Того дороже ничего и не было, и быть не будет…! –Никто не шёл сюда к нам с пивом, колбасой иль пряниками, парень, – солдат продолжил разговор, – бандиты шли во все века со всех сторон на нас – уродовать, сжигать и грабить. Здесь слишком много в ней, в земле крови российской, на каждом метре косточки солдатские лежат убитых и в последнюю Великую войну, и много ранее, как бились с теми, убивать кто приходил. Нас, деток наших!…
…Солдаты наши мир для вас и отстояли! Цени своё, какое б ни было. Тогда и будешь сам в цене, и уважаем в мире. И на народ на наш клейма не ставь!

Юрий ДУБАКО, Всеволожск
"ЮЖНЫЙ ЛУЧ" № 3 (25)   @   Май  2012